Три шага через силу, и я вываливаюсь в коридор.

   Смотрю на широкую стремительно удаляющуюся спину, и чувствую, как земля уплывает из-под ног. Пошатнувшись, хватаюсь рукой за шероховатую стену. Со стоном упираюсь в нее лбом, а потом медленно развернувшись прижимаюсь спиной. В голове крутит, перед глазами все мчится в бешеном хороводе. Чувствую, что начинаю сползать по стенке вниз.

   Артем, отойдя уже на десяток шагов, бросает через плечо убийственный взгляд, и заметив мое состояние, останавливается. Со слезами на глазах вижу, как он оборачивается, смотрит на меня, сжимая до хруста кулаки.

   Я не узнаю его. Он меня пугает.

   Всхлипываю, когда отрывисто направляется в мою сторону. Останавливается прямо передо мной, придавливая, раздирая на клочья, одним только взглядом. Протягивает руку, чтоб коснуться, но останавливается, боясь не сдержаться, свернуть мне шею. Чуть мотнув головой, сквозь стиснутые зубы, втягивает воздух. Вспарывает вены взглядом, в котором кипит ярость, безумие... ненависть.

   – Тём, - получается жалобно, жалко, убого, - прости.

   – Заткнись, – в голосе стужа, сковывающая cердце.

   – Тём...

   – Заткнись, я сказал! – уже рычит, бьет кулаком в стену, рядом с моим лицом.

   Зажмурившись, начинаю беззвучно рыдать, по щекам потоки слез, смешанные с тушью.

   Сползаю все ниже, пока не оказываюсь на полу, у его ног. Прижимаюсь затылком к холодной шершавой стенe, как будто она может меня спасти, подержать. Запрокинув голову, смотрю на Зорина.

   Он нависает надо мной словно скала. Смотрит с таким презрением, что начинаю скулить от ужаса.

   – Заканчивай свой цирк, – наклоняется, больно хватает под руку и рывком ставит на ноги. Его прикосновение обжигает, перетряхивает кровавые ошметки в груди.

   Муж волочет меня по коридору, как последнюю пьянь. Хотя я такая и есть. Ноги заплетаются, я спотыкаюсь, но он, обращая внимания, тащит за собой.

   Вываливаемся из темного коридора в зал, и тут же попадаем в объективы камер. Яркие вспышки отдают болью в чуть открытых глазах, в затылке.

   Хочу отвернуться, но не получается. Просто нет сил. Зорин, не сбавляя скорости, тащит к выходу. Ему плевать и на репортеров, повисших у нас на хвосте, и на людей, мешающихся под ногами. Как атомный ледокол прокладывает путь.

   Опять провал.

   Очнулась в машине. На заднем сиденье форда, мчащегося по ночным улицам. За окном с умопомрачительной скоростью пролетают дома, светофоры, вывески, сливаясь в тошнотворно яркий, размытый поток. Укачивает.

   Артем гонит, как сумасшедший, рывками переключая передачи, с заносом уходя в повороты, местами выскакивая на встречную полосу. Ему кто-то сигналит, но без толку, Зорин не реагирует.

   Мне бы испугаться, но внутри чертова апатия, бессилие, пьяная немощь. Каждый раз моргая, через силу открываю в глаза, пытаюсь не заснуть, хотя хочется этого больше всего на свете.

   Машина резко тормозит у подъезда. Меня швыряет вперед, больно ударяюсь коленями о переднее сиденье и неуклюже валюсь на бoк. В тот же миг дверца распахивается. Чувствую, как он бесцеремонно хватает за куртку, дергает на себя. Ухватившись за лохматый воротник, вытаскивает из машины. Ноги расползаются, не держат, и я начинаю оседать, но Артем снова успевает подхватить.

   Матерится во весь голос и тащит меня к подъезду, пo ступеням, в лифт, к нашей двери.

   Распахивает ее, чуть ли не волоком втаскивает внутрь.

   Сдергивает с меня куртку, в сердцах швыряя ее на пол, так чтo она отлетает до самой кухни.

   – Тём, – опять пытаюсь хоть что-то сказать, но он затыкает.

   – Кристина, молчи! Бл*дь, просто молчи! Иначе я за себя не отвечаю!

   И мне действительно становится страшно. Оттого, что вижу eго таким. Оттого, что где-то под сердцем колет. Оттого, что неудержимо накрывает осознание того, что все, конец.

   Кое-как скидываю обувь, держаcь рукой за шатающуюся стену. Весь мир кружится вокруг меня все сильнее и сильнее, от этого кружения начинает мутить.

   Стою перед ним, вся дрожу, трясусь, от ужаса, стыда, страха. Отчаянно мечтаю придти в себя, очнуться. Наша жизнь рассыпается в прах, а я ничего не в состоянии сделать.

   – Давай поговорим, – умоляю, но получается лишь жалкое мычание.

   – Не сомневайся, поговорим! – грубо прерывает меня, и в голосe обещание жестокой расправы. Тащит в комнату, толкает на кровать, - когда проспишься.

   Не удержавшись на ногах, приземляюсь на мягкий матрас, и будто начинаю врастать в него. Сон нападает с удвоенной силой, с остервенением, забирая остатки сил, растворяя волю.

   Я бы и рада подняться, да не могу.

   Зорин, брезгливо поджав губы, смотрит на меня, потом резко разворачивается и выходит из спальни. Слышу, как он что-то швыряет в коридоре, слышу звон бьющегoся стекла, а потом раздается звук, от которого стынет кровь в жилах.

   Хлопает входная дверь. Громко, зло, решительно.

   Он ушел.

   Хочу вскочить и бежать следом, но не могу даже повернуться на другой бок, утопаю, погружаюсь в мягкую постель. Ненавидя себя в этот момент до дрожи, подыхая от бессилия, проваливаюсь в душный, ядовитый сон.

ГЛАВА 3

Ощущение будто голова попала под ритмично работающий отбойный молоток. Со стоном переворачиваюсь на спину, прижимая руки к ушам. Хватит, выключите этот чудовищный шум. Больше не хочу. Не надо!!! Во рту горечь, смешанная с отвратительной сухостью, горло будто сковано тисками.

   ...Перед глазами красивая напольная ваза. Через силу сглотнув, открыла глаза, пытаясь сообразить, где я. С трудом опознала в сумеречной обстановке свою комнату и облегченно выдохнула. Я дома.

   Пытаюсь собрать воедино расползающееся во все стороны сознание. Начинаю считать.

   Один... Два...Три...

   Мысль потерялась, не дойдя и до десяти. Надо вставать, идти на кухню, пить, потому что колючей проволокой деpет горло, щиплет обветренные потрескавшиеся губы.

   ...Ваза красивая, с розами, вензелями, позолотой. Хуже всего боль под ребрами. Колет иглой в сердце, и я никак не могу понять почему. Собравшись с силами, приняла сидячее положение, морщась от гула в ушах. Зажмурилась, пытаясь хоть как-то очнуться, прийти в себя.

   Не знаю, сколько времени прошло, но звон колоколов в голове начал стихать, а сознание оживать. Я дома, сижу на своей кровати, а шум, изначально разрывающий мой мозг – это всего лишь мартовская капель, задорно постукивающая по козырьку балкона.

   Черт, да что ж так в груди больно?!

   В темноте медленно, будто во сне, бреду на кухню, наливаю кружку воды. Дрожащими руками подношу ее к губам, по дороге проливая больше половины. Мне все равно, главное сделать несколько быстрых жадных глотков.

   Вместо свежести воды во рту ощущение непередаваемой мерзости.

   ...По поверхности вазы разбегается узор из трещин. Морщусь, но пью дальше, пока не наступает чувство мнимого удовлетворения.

   С грохотом поставив кружку на стол, стою некоторое время, прикрыв глаза, мечтая снова лечь спать.

   А что мне мешает? Кроме кошек, настойчиво скребущих на душе? Ничего.

   Провожу по сырой одежде, прилипшей к телу.

   Рука непроизвольно сжимает плотную, чуть колючую ткань. Так... Это что??? Явно не пижама.

   ...Снова ваза перед глазами. Что за ерунда???

   В потемках ничего не могу разобрать, поэтому бреду к выключателю. Шарю в его поисках рукой по стене. Когда пальцы, наконец, натыкаются на гладкий пластик, щелкаю кнопкой, жмурясь изо всех сил, потому что яркий свет со всей дури бьет по глазам.

   – Черт... - в тишине квартиры голос звучит хрипло, измученно.

   Спустя пару минут приоткрыла один глаз, потом второй и посмотрела на свою одежду, чувствуя, как накатывает ступор.

   На мне платье. Сырое, помятое. Наполовину расстегнутое.